Возвращаюсь в город и с удивлением обнаруживаю, что в мире полно интернета, а мой организм такой: "Шесть часов сна подряд? За один раз? Вы там что все, совсем рехнулись?"
Тело еще не совсем верит, что всё закончилось, и по инерции продолжает двигаться под любую музыку, включая воображаемую.
Выхожу в кордобесскую ночь в поисках милонги, и первое, что вижу - бомбо и гитара, бодрым шагом идущие мимо. Привычку вовремя включаться мозг давно похоронил, поэтому просто разворачиваюсь и иду за ними, как Алиса за белым кроликом. Меня спасает замурзанная забегаловка с бургерами, откуда мощной волной окатывает звуками супер-классического танго (а не вот этого вот, с коскинских сцен). Прихожу в себя и поворачиваю на заранее запланированный маршрут - в конце концов, на пенье в Кордобе я была в прошлом году, надо как-то чередовать.
Возвращаюсь домой на мотоцикле (что-то мне везет на мотоциклы в Кордобе), вдоль каньяды, в единственном на двоих шлеме, зато с тревожно голыми коленками и с бутылкой вина подмышкой, подаренной одним впечатлительным партнером. В измененном Коскином состоянии сознания совсем ничему не удивляешься - просто привыкаешь, в конце концов, что вокруг постоянно что-то ПРОИСХОДИТ. Смирение.
В этом году решили с Таечкой, что уже неприлично - столько лет ездить на фестиваль, и ни разу не сходить ни на одну фестивальную ночь на главной площади. Ладно раньше, когда входные билеты стоили как самолет, но ведь в этом-то году сам бог велел! Ночь еще такая хорошая.
Даже не удивились, когда оказалось, что именно в эту ночь Бруно Ариас зовет нас всех, русско-украинских, станцевать самбу с ним там, на сцене.
Репетиция? Какая репетиция? У нас приглашенный певец еще не приехал. Вот здесь будете танцевать - запомнили? Музыку скинем в вотсап, до вечера, берегите себя.
Хесус еще вот ни разу не успокоил: "Вы не представляете, сколько аргентинских танцоров мечтает подняться на эту сцену! Наслаждайтесь каждой секундой, это быстро кончается," - ну... сразу стало легче, да.
А на субботнюю ночь купили билеты девочки. Что я могу сказать... Совпадение, говорите?
Если четвергового своего партнера я видела днем примерно две с половиной минуты, и очень переживала, что ночью его не узнаю, то с субботним вообще удалось познакомиться только на сцене, прямо перед выходом.
- А если мой партнер не успеет из Кордобы к выступлению?
- Да найдем кого-нибудь, мало тут, что ли, народу!
Хесус, разумеется, прав: это фантастическая удача - попасть на эту сцену. Бесценный опыт. Ну и у Бруно дар, конечно: вот просто на пустом месте взять и собрать вокруг себя нехилую тусу. И я здесь вообще не нас имею в виду - вокруг него всегда так. (Хотела здесь добавить "как они все его выносят?", но не буду. И вы ничего такого в моем тексте не видели!)
Что я чувствую по поводу всей этой истории? Пока что сильнее всего благодарность.
В последнюю ночь разговорилась на рынке с каким-то мужчиной, он мне подарил билет на фестиваль. Не успела подумать и взяла. Да и что такого еще может случиться - Бруно уже уехал, в конце концов.
Через пять минут кто-то скидывает в общий чатик обновленное расписание Саламанки на сегодня - предпоследней строчкой Бруно Ариас. Еще час назад его там не было. У меня острый приступ апофении: ну ведь третье совпадение подряд! Морально готовлюсь вырываться и бежать, если он приблизится с микрофоном - я и прошлый-то раз пережила с трудом (на всякий случай: если вам когда-нибудь на глаза попадется видео, где я что-то неразборчиво пою на кириллице с Бруно в Саламанке, просто не смотрите дальше - свидетелей я планирую устранять).
Саламанка вообще оправдывает свое название. У них там портал на входе прямо в куда надо, другого объяснения нет.
Только по каким-то мелочам понятно, как они на самом деле все выжаты за эти девять ночей.
На сцене Хуанхо Абрегу. Жжет. На танцполе адище: кругом одни крики и конечности, у нас под ногами кто-то расфигачил литровую бутылку в щепки, мы хрустим осколками и плещемся пивом, басист уже в космосе, перкуссионист на подлёте, скрипка горит. И вот все стоят на ушах, а Хуанхо в эпицентре этого мамаева побоища отходит чуть-чуть от микрофона, достает из кармана АПЕЛЬСИНОВУЮ КАРАМЕЛЬКУ, украдкой сует в рот и стоит, наблюдает. Через несколько секунд он ее догрызет, спрыгнет со своей скрипочкой прямо в народ, и весь первобытный хаос организуется в единый вихрь вокруг него. Краем глаза вижу, как тех, кто еще сидел вокруг танцпола, смахивает со стульев и затягивает внутрь.
Или вот Саламанкеры. Отвлекаюсь на секундочку, оборачиваюсь обратно, а там вместо гитариста Миги сидит Бруно, рядом Хосе Луис Агирре ищет слова в телефоне, а Миги у них за спиной, в глубине сцены, лежит на полу нога на ногу, руки за голову, смотрит в потолок, покачивает кедом. Улыбается.
Это вообще очень круто, как они постоянно перемешиваются, высматривают кого-то на танцполе, вытаскивают на сцену, начинают о чем-то договариваться, склонившись над гитарами-кенами-скрипками. Вот так танцуешь с кем-нибудь, танцуешь, а он "не уходи далеко, ща вернусь", - смотришь - уже поет. Или играет. Или играет и поет. И это, например, когда-то была твоя любимая чакарера. А потом - раз! - и оказывается, что это он ее и написал.
Так, ну мы в Саламанке - это уже полдела; теперь вопрос: кому тут продавать душу? - я тоже так хочу!
На выходе с пеньи свои чудеса и свои герои.
Очень обрадовалась, встретив своего любимого ребенка с бомбо. Она теперь уже вот-вот подросток, а я смотрю, и умиляюсь, что помню ее еще вот такусенькой, и она уже тогда лупашила так, что дай боже некоторым, кто на сцене.
Слегка припыленная девица, воплощение телеситы, в этом году с розовыми волосами, пляшет по-прежнему как будто немного не в себе. Двигается настолько самозабвенно, что когда ровно на последний удар бомбо в коронации с пояса ее партнера отвязывается куртка, а с нее в это же мгновение падает юбка, никто вообще не удивляется.
Незнакомая девочка с полстаканом фернета на голове. Вот у нее вообще ничего не падает. За целую чакареру стакан даже не покачнулся - можно было и не отпивать первую половину.
Подросток, который зубами, и еще при этом лёжа на асфальте, орудует болеадорами так, как человеческое существо вообще не должно мочь.
Еще один танцор не от мира сего - наша с Таечкой вечная любовь. В этом году он успешнее притворяется нормальным - у него с собой подруга и ребенок, - но у меня перед глазами всё стоит один прошлогодний момент, когда он на дороге у Саламанки танцевал с тогда еще не розоволосой телеситой, и настолько амплитудно двигался, что перетекая через нижнюю точку движения, нечаянно прилег прямо на тротуар. А главное, даже в неподвижно-лежачем положении было понятно - человек всё еще танцует. Ну, как может.
Я лежа на асфальте могу только спать. Между танцующих пар, в обнимку с чьими-то рюкзаками. Потом мне рассказывают, как меня заботливо укутывали пончо, случайно кидали на голову вещи, трогали за коленки в поисках своих сумок - ничего не помню, ничего не знаю, у меня тихий час.
А потом приезжают полицейские, стоят и укоризненно смотрят. Максимум говорят уличным музыкантам что-нибудь вроде "поднимитесь на тротуар, пожалуйста, тут машине надо проехать". И все потихонечку начинают закругляться.
Эти рассветные моменты - они бесконечны. Спасибо полиции - есть шанс все-таки лечь спать до полудня, а то ведь невозможно уйти.
Утренняя дорога домой - это почти самое прекрасное, что есть в Коскине. Город в это время суток - немножечко коскин шредингера: непонятно - он то ли просыпается, то ли засыпает.
Прохожу мимо Саламанки, оттуда выглядывает Бруно, заманивает меня внутрь и закрывает дверь позади. Следующие полчаса - это какой-то сюрреализм в стиле кэрроловского безумного чаепития, где все участники уже немного притомились: в пустой Саламанке под лениво крутящимися вентиляторами местные девицы медитативно двигают швабрами горы мусора, мы втроем - я, Бруно и саламанковская суровая тетушка - сидим за большим круглым столом на максимальном удалении друг от друга, в меня периодически летят то чашка с чаем, то тарелка с булочками, на всякий случай ничего не ем и не пью, тетушка что-то сосредоточенно подсчитывает и записывает, Бруно иногда просыпается, сыпет в себе чай еще четыре ложки сахара и несёт что-то бессвязное, я молчу и смотрю вокруг - у меня в голове вакуум. Когда Бруно сдвигает стулья и вырубается окончательно, ухожу. Суровая тетушка молча запирает за мной дверь. Иду дальше, даже не особенно озадаченная: Коскин, утро - всё нормально.
На следующем перекрестке мне наперерез идут за ручку Факу из саламанкер с девушкой. О чем-то оживленно говорят, смотрят на меня. При встрече старательно сообщают по-русски "спокойная ночь!". Я растекаюсь в лужу от умиления прямо там, но делаю вид, что просто машу ручкой и продолжаю идти дальше.
Следующий перекресток: слегка знакомые мальчики со скрипкой, бомбо и гитарой наперевес. Еще издалека начинают играть боррандо фронтераc, смотрят выжидательно. Приходится петь.
Мост. Незнакомые подростки глядят в реку, свесившись вниз головой. Свешивают и меня тоже, не отпускают, пока не убеждаются, что я тоже увидела всех этих прекрасных рыб, которые плавают под нами. Зовут приятеля, на этот раз показывают не рыб, а меня, тот не верит, что я из России. Когда открываю рот и начинаю что-то говорить, он взвивается в ликовании, как кот из вирусной видяшечки про котов и огурцы, и чуть не приземляется мимо моста. Провожают до перекрестка, бегая вокруг меня от восторга и избытка энергии, что-то выкрикивая взволнованно и неразборчиво. Долго машут вслед, пока я не скрываюсь из виду (при этом они были так самодостаточны в своей радости, что вполне могли бы там остаться махать и еще какое-то время после моего ухода).
Мне уже несколько раз показалось, что я вот-вот почти выплыла обратно, но нет:
- сквозь залитое дождем аэропортовское окно Кордоба выглядит один в один как Петербург;
но приятель в Байресе, который не добрался до Коскина, вдруг сообщает при встрече "а я вас видел по телеку" - и снова накрыло;
- Буэнос-Айрес такой Буэнос-Айрес - кондиционер, интернет, цивилизация, с Коскином вообще ничего общего;
но в мусео де бежас артес, в зале с французскими импрессионистами, охранник украдкой сапатеит в углу (получается сомнительно) - и как будто я опять и не в городе;
- сегодня по дороге на работу выхожу к Неве и удивляюсь, что она всё-таки замерзла;
но ровно в этот момент Мерседес Соса у меня в наушниках поёт "donde el invierno tiene frio" - и я как будто все еще немного не здесь.
Всё, больше не могу: чем больше пишу, тем больше ещё ненаписанного.
Остальные вопросы к Таечке. А то чего она!